Жорж Санд - Волынщики [современная орфография]

— Да разве ты полагаешь, что твой Гюриель глупее нашего Жозефа, и что у него не больше его таланта в музыке?

— У моего Гюриеля есть и ум и талант. Он получил звание волынщика-мастера восемнадцати лет и, хотя не занимается этим ремеслом, но знает музыку и играет легко. Но между запоминающими и сочиняющими, друг Тьенне, великая разница. Есть люди с легкими пальцами и верной памятью; они приятно передают только то, чему их выучили. Но есть и такие, которые не довольствуются учением и уроками, идут вперед, придумывают новые мысли и оставляют свои труды в подарок будущим музыкантам. Жозеф принадлежит к числу последних. Скажу более, в нем как будто соединились две природы весьма замечательные: природа долин, где он родился и где черпает мысли спокойные, светлые, тихие, и природа наших лесов и холмов, которая раскрылась перед ним и наделила его мыслями нежными, живыми, чувствовательными. И потому для тех, которые сумеют понять его, он будет не то, что деревенский скоморох-волынщик. Он будет настоящим волынщиком старых времен, одним из тех, которых самые великие искусники слушают со вниманием и которые производят преобразования в музыкальном деле.

— Так ты полагаешь, дедушка, что он сделается таким же великим волынщиком, как ты?

— Ах, Тьенне, Тьенне! — сказал старый волынщик, вздыхая. — Ты сам не знаешь, что говоришь, а объяснить тебе это будет трудненько…

— Ничего, дедушка, попробуй. Мне приятно тебя слушать, и притом, я бы не хотел всю жизнь оставаться дураком.

Двадцать четвертые посиделки

— Знай же, — продолжал лесник, забыв и меня, и то, о чем начал говорить (он любил поговорить, когда его слушали со вниманием), — и я мог бы быть чем-нибудь, если бы весь, нераздельно, предался музыке. Да, я был бы не то, что теперь, если бы сделался музыкантом, как мне хотелось этого в молодости. Таланту ни на грош не прибудет у того, кто гудит трое суток, не переставая, как тот несчастный, который коверкает вон там, на свадьбе, наши горные песни. Руки устают и грудь чахнет, когда играешь только из-за денег, тогда как истинный артист, занимаясь этим ремеслом, может прокормить свое тело, не убивая души. Самый бедный праздник приносит музыканту два или три пистоля; следовательно, он может располагать собой, содержать себя прилично и, сверх того, странствовать и учиться. Вот этого-то и хочется Жозефу, тем более что и я ему то же советую. Но вот что случалось со мной: я влюбился. Покойница жена ни за что на свете не хотела быть женой бездомного музыканта, который вечно бродит, днем спит, а ночи проводит на праздниках и кончает тем, что спивается с кругу. И действительно, редко случается, чтобы человек, занимающийся таким ремеслом, вел жизнь воздержную. Она убедила меня добывать себе хлеб топором — так все и погибло. Пока она была жива, я не жалел о своем погибшем таланте. Для меня, как я уже сказал тебе, любовь была лучше всякой музыки. Жена моя скоро умерла, оставив мне двух детей, которым я предался весь. Тут-то талант мой окончательно притупился, а пальцы огрубели от постоянной работы топором и пилой. А потому, скажу тебе откровенно, Тьенне, — если мне удастся счастливо пристроить своих деток, то я покину тяжкое ремесло, уйду отсюда, помолодею и заживу по-своему. Я буду странствовать до тех пор, пока старость не пригонит меня, дряхлого и насыщенного, к домашнему очагу. И притом, мне тяжело становится, наконец, все рубить да рубить деревья. Знаешь ли ты, Тьенне, что я ведь люблю их, этих старых спутников моей жизни. Они так много, много высказали мне шепотом своих листьев и скрипом ветвей. И чем же я отплатил им за это? Тем, что топором врубился им в сердце. Пора мне погулять под их густой сенью без опасения, что они отвергнут меня, как неблагодарного, и послушать их тайные речи, которых прежде я был недостоин…

Тут лесник, говоривший с великим жаром, задумался на минутку, и я также, удивляясь тому, что он мне не кажется сумасшедшим, тогда как, скажи мне это кто другой, я счел бы его просто за безумного. Это было, верно, оттого, что он умел передать мне свои мысли или, может быть, потому, что у меня самого в ту минуту голова была настроена особенным образом.

— Ты, может быть, думаешь, — продолжал он, — что мы совсем уклонились от начала речи — от Жозефа. Ошибаешься, мы как раз пришли к нему. Теперь ты поймешь, почему я решился, пораздумав хорошенько, обойтись покруче с бедным парнем. Видя, какой оборот приняла его печаль, я убедился, что Жозеф не может составить счастия женщины и в то же время никогда сам не будет счастлив ни с одной женщиной, если только она не станет гордиться им и потакать его гордости, потому что, сказать правду, ему не столько дружба нужна, сколько поощрения и похвалы. Почему он так любил Брюлету? Потому, что она с ранних пор слушала его и поощряла к музыке. Дочь же мою он не мог полюбить (он просил ее руки только с досады), потому что она требовала от него более привязанности, чем знаний, и обращалась с ним как с сыном, а не как с великим каким-нибудь талантом. Теперь, когда я проник в сердце Жозефа, я могу смело сказать, что вся цель его состояла в том, чтобы ослепить Брюлету. Брюлета — первая девушка в деревне, царица красоты, была славная пожива для его самолюбия. Но Брюлета увядшая, Брюлета преступая и униженная (с виду, по крайней мере), Брюлета — жертва насмешек и злых толков потеряла в глазах его всю цену. Тогда как я знаю, что Гюриель, сердце которого мне также известно, никогда не стал бы осуждать Брюлету наобум, без всяких доказательств, и, зная, что она не сделала ничего предосудительного, стал бы любить ее и поддерживать тем более, чем более на нее стали бы нападать. Вот что заставило меня наконец решиться искоренить эту любовь в сердце Жозефа и вот почему стал я советовать ему бросить всякую мысль о женитьбе. Я старался даже дать ему заметить то, в чем я почти совершенно уверен, а именно то, что Брюлета предпочитает ему Гюриеля. Жозеф как будто бы со мной согласился, но я думаю, он сделал это только для того, чтобы отвязаться от меня, потому что вчера чуть свет стал готовиться в дорогу, надеясь провести меня и уйти потихоньку. Я пристал к нему с расспросам. Он стал было увертываться, но наконец потерял терпение и проговорился. Тут я увидел, что он был в великой досаде и решался последовать за Гюриелем и отбить у него Брюлету, если она только будет этого стоить. И так как он в этом не совсем был уверен, то я счел за нужное побранить его и посмеяться над его любовью, которая в сущности не что иное, как ревность без уважения и, так сказать, своего рода прожорство. Жозеф сознался, что я угадал правду, но тем не менее ушел, и в этом, я думаю, ты узнаешь его обычное упорство. В ту минуту, когда он мог получить звание волынщика-мастера и когда ему было назначено явиться на испытание в Озанс, он все бросил, не принимая в расчет того, что может испортить этим все дело и говоря, что так или иначе, а заставит принять себе в цех здешних волынщиков. Видя, что намерение его неизменно и что он, пожалуй, еще напустится на меня, если я буду настаивать, я решился последовать за ним, опасаясь, чтобы в первую минуту не случилось с ним какой-нибудь беды, а с Гюриелем нового несчастия. Мы разошлись только в четырех с половиной милях отсюда, близ местечка Сарзэ. Он пошел по дороге в Ноан, а я сюда, надеясь застать еще здесь Гюриеля и переговорить с ним, и думая про себя: если я его не застану, то к вечеру мои старые ноги донесут меня как-нибудь до вашей деревни.

— Ты можешь спокойно проспать сегодняшнюю ночь, — сказал я леснику, — а завтра мы подумаем об этом… Только с какой же стати тебя так тревожит встреча Гюриеля с Жозефом? Жозеф, сколько мне известно, никогда не любил ссориться и всегда, бывало, замолчит, когда ему покажут кулак.

— Как бы не так! — отвечал старик Бастьен. — Ты знал Жозефа в то время, когда он был еще тщедушным ребенком и не верил в свои силы. В тихом озере черти водятся!

— Не хочешь ли ты зайти к себе, в новое жилище, взглянуть на дочку?

— Ведь ты говоришь, что ей там хорошо и спокойно — следовательно, мне нечего тревожиться. Пуще всего мне хочется узнать поскорее правду насчет Брюлеты. Конечно, сердце мое говорит в ее пользу, но рассудок уверяет меня, что в ее поведении, вероятно, было же что-нибудь такое, что подало повод к пересудам. Все это я должен обсудить, а потом уже и решиться.

Я хотел было ему рассказать, что было час тому назад между Гюриелем и моей теткой, но в ту минуту к нам подошел сам Гюриель. Брюлета послала его вперед: она боялась, что Теренция не сумеет закачать малютку и замучится с ним. Последовало объяснение между отцом и сыном. Гюриель стал просить отца не требовать от него тайны, которую он дал слово хранить, говоря, что сама Брюлета не знает, что ему известна эта тайна, но что он клянется, что Брюлета вполне достойна его благословения.

— Пойдемте к ней, батюшка, — прибавил он. — Вы можете прийти на праздник без приглашения, потому что теперь танцуют во дворе. Из того, как она встретит и обнимет вас, вы увидите, что она девушка такая милая, хорошая и невинная, какой нет еще на свете.